Недоуменные вопросы русской церковной действительности и ответы преподобного Феодора Студита
Из статьи еп.Григория Лурье, А. Солдатова, Е. Холмогорова«Две Церкви», часть 3
Главные отступления Московской патриархии характеризуются понятиями «сергианство» и «экуменизм». Сергианство — это ряд канонических нарушений. Но, поскольку они возводятся в принцип церковного строительства, они превращаются в ересь. Экуменизм — это ересь от начала и до конца.
Константинопольский патриархат в последние 20 лет жизни преподобного Феодора являл очень похожую картину. С одной стороны — канонические нарушения, возведенные в принцип; в устах св. Феодора это получило название «ереси блудства (михизма)». С другой стороны — ересь иконоборчества.
По пунктам
Ересь «михизма»: византийское сергианство
Канонические преступления митрополита Сергия, безусловно, касались, среди прочего, отношений Церкви и государства. Но в этой ли сфере был корень всех зол сергианства? Не было ли тут дело в извращенности самого представления о Церкви? Те, кто говорят о «ереси сергианства», имеют в виду не ряд — хотя бы и длинный — канонических преступлений, а именно неправильное представление о Церкви как таковой. Преп. Феодор Студит помогает нам понять, насколько представление о сергианстве как екклисиологической ереси справедливо. Не в меньшей степени он помогает понять, что область проявления «сергианства» как ереси отнюдь не ограничивается Московской патриархией.
В начале патриаршества святого патриарха Никифора (806—815) вспыхнул ярким пламенем не до конца угашенный старый церковный конфликт. Иконом Великой Церкви Иосиф (должность, близкая к современному протопресвитеру), изверженный в свое время из сана за допущенное им грубое каноническое нарушение, вернулся к священнодействию в соборе Святой Софии. Вина Иосифа состояла в том, что когда-то (в 795 г.) он повенчал блудное сожительство царя Константина, впоследствии низложенного. Св. патриарх Никифор, уступая жестокому насилию со стороны нового царя (узурпатора Никифора), сначала допустил Иосифа служить, а в 808 г. созвал поместный Собор, на котором Иосиф был официально возвращен в прежнее достоинство; такое решение было мотивировано церковной «икономией».
Видя, что Иосиф служит в главном соборе Империи, преп. Феодор Студит и его родной брат, архиепископ Фессалоникийский, перестали поминать патриарха. В то же время, они воздерживались от открытых выступлений против священноначалия, ожидая дальнейшего развития событий. То, чего они дождались, оказалось поместным собором, оправдавшим беззакония. Тогда они отделились от патриарха открыто. Патриарх в ответ назвал их «отщепенцами от Церкви». В 809 г. за отказ подчиниться церковным властям преп. Феодор был сослан. Только в 811 г., при новом императоре, ему удалось вернуться в свою обитель. Св. Феодор подробно объясняет свою позицию в письме к одному из придворных — Иоанну спафарию (808 г.; кн. I, письмо 17).
«Так многие и другие, которых воля руководствуется законом не божественным, а человеческим и предосудительным, делали и, может быть, будут делать до конца века; но Церковь Божия осталась невредимою, хотя и была поражаема многими стрелами, и врата адова не могут одолеть ей (Мф. 16, 18); и делать и говорить что-нибудь вопреки постановленным правилам и законам она не позволяет, хотя и многие пастыри нередко безумствовали, составляя великие и многочисленные соборы и, по-видимому, заботясь о канонах, а на самом деле действуя против канонов. Что же удивительного, если и теперь пятнадцать, быть может, епископов, собравшись, признали невинным низложенного на основании канонов по двум причинам и разрешили ему священнодействовать? Так, господин, собор есть не просто собрание епископов и священников, хотя бы их и много было, — ибо лучше един праведник, творящий волю Господню, нежели тысяща грешник (Сирах. 16, 3), — но собрание во имя Господа; для мира и соблюдения канонов и для того, чтобы вязать и решить не как случится, но как следует по истине и по канону и по точному рассуждению. <…> Ибо слово Божие, по свойству своему, не вяжется (2 Тим. 2, 9); и епископам отнюдь не дана власть преступать какой-нибудь канон, а — только следовать постановлениям и держаться прежняго» (ч. I, c. 184–185, с незначит. поправками; выделено нами).
Итак, решения епископов и даже Собора епископов не имеют силы, когда они противоречат священным канонам. Чуть ниже преп. Феодор утверждает это еще настойчивее:
«Не позволительно, господин, не позволительно ни нашей церкви, ни другой, делать что-либо постановленным законам и канонам; потому что, если это будет дозволено, то тщетно Евангелие, напрасны каноны; и каждый во время своего епископства, если бы ему было дозволено делать то, что угодно ему с своими, будет новым евангелистом, иным апостолом, другим законодателем. Но нет. Мы имеем заповедь от самаго апостола, что, если кто станет учить или повелит нам делать паче, еже мы приняли, паче, еже в канонах бывших по временам соборов вселенских и поместных, того не должно принимать и не должно считать его в числе святых [т. е. христиан]; не станем произносить того неприятного слова, которое он изрек (Гал. 1, 8)» [но мы все-таки произнесем это слово: анафема] (там же, с. 186; выделено нами).
В этом и состояла суть ереси, названной преп. Феодором «михизмом»: архиереи предложили совершенно новую трактовку канонов, в частности, предложили новое учение о пределах икономии (отступления от строгости канонов «по приспособлению к обстоятельствам»):
«Ибо предел приспособления, как ты знаешь, состоит в том, чтобы ни совершенно не нарушать какое-нибудь постановление, ни в случае, когда можно сделать малое послабление по времени и обстоятельствам, дабы таким образом легче достигнуть желаемого, не вдаваться в крайность и не причинить вреда важнейшему. <…> кто приспособляется к обстоятельствам века, тот не отступает от добра; ибо он скорее достигает желаемого, уступив немного, подобно управляющему кормилом, который опускает несколько руль в случае противной бури. А поступающий иначе отступает от цели, совершая преступление [греч. параномию] вместо икономии. <…> повенчавший прелюбодея опять священнодействует, как бы не сделавший ничего непристойного, и притом <…> в самой соборной церкви, как бы представляемый в хороший пример священникам» (с. 182–184, с изм.).
Постоянное разрешение Иосифу священнодействовать, данное собором, — это уже не одноразовая уступка (в чем иногда может состоять икономия), а перемена в каноническом строе Церкви, которая, однако, не клонится ни к какой церковной пользе.
«<…> возвещают, что каждый из епископов имеет власть над божественными правилами, несмотря на содержащиеся в них постановления; посему, когда кто-нибудь из посвященных лиц тайно и явно подвергнется низлагающим правилам, то властию желающего он может оставаться не низложенным», — формулирует позицию собора 808 г. св. Феодор в послании к Папе Римскому Льву.
Каноны выражают объективные истины, а не создаются волей архиереев. Если архиереи идут против уже выраженных канонических истин, их решения не имеют силы.
«Ныне через принятие сочетавшего прелюбодеев соборно утверждают, что беззаконие (параномия) — это икономия, и будто епископы и священники могут господствовать над канонами, когда захотят, а те, которые не согласны с этим, анафематствуются и преследуются, как вы знаете. Это, хотя оказалось после иконоборческой ереси, но не меньше нее, для рассуждающих благочестиво» (ч. I, Письмо 53, к Стефану чтецу и иже с ним; PG 99, 1108 A; ср. пер. ч. I, c. 315).
Представление о зависимости канонов от воли архиереев — иными словами, представление о канонах как о каких-то правилах, произвольно устанавливаемых епископом в Церкви как хозяином в своем доме, — это то самое представление, которые предстало в эпоху св. Феодора «михизмом», а в недавней российской истории — сергианством.
Сергианство также оправдывало себя икономией, но, подобно собору 808 г., употребляло такое средство, которое неизбежно приводило к иной — нецерковной — цели: к устройству церковного управления не на канонах, принятых Церковью, а на произвольных решениях церковной власти (причем, как и в Константинополе, за кажущимся произволом власти церковной стоял подлинный произвол власти светской, поработившей церковную).
Как же в такой ситуации поступал преп. Феодор? — Подобно многим российским Новомученикам, он действовал с осторожностью, неспешно, но решительно:
«<…> может ли быть осторожность в распоряжениях с нашей стороны более той, какую соблюдали мы, которые до настоящего времени уклонялись, сохраняя молчание, и я и архиепископ [Фессалоникийский], так как время глаголати и молчати (Еккл. 3, 7), принимая все меры, чтобы это дело не обнаружилось? Но Судящий судил, и не солгал Сказавший:несть тайно, еже не явится (Мк. 4, 22), так что и без нашего желания, по самому свойству своему, эти дела не могли долго казаться чем-нибудь иным, а не тем, чту они. И теперь мы, по икономии, утверждаем следующие два положения: или пусть перестанет священнодействовать низложенный, и мы тотчас войдем в общение со святым патриархом, что вообще было бы полезно, или, если это не будет принято, мы останемся при той же уклончивости, как прежде, предоставив Господу суд об этом предмете. А что больше этого [поминовение патриарха, склонить к которому пытался преп. Феодора адресат письма — спафарий Иоанн], то будет, прости, уже не икономия, а вина беззакония и преступления божественных канонов» (с. 181–182, с изм.).
Какую меру икономии допустил бы, судя по этому высказыванию, св. Феодор для сергианской юрисдикции? Очевидно, речь бы пошла о низложении сергианских ересиархов и пересмотре всей структуры церковного управления с целью устранить из нее те искажения, которые были внесены действиями митрополита Сергия и его преемников (само собой, что это подразумевало бы — как и в ситуации Константинополя начала IX в. — восстановление правильных отношений между церковной и светской властью). Это бы сразу позволило войти с патриархом в общение. До этих же пор — преп. Феодор воздерживается от окончательного суждения об официальной Церкви своего времени, но сам отходит в сторону. Он не дерзает сказать в строгом и точном смысле слова, что вся Церковь патриарха Никифора — еретическое сообщество, но, начиная с собора, оправдавшего Иосифа и признавшего за архиереями право на канонический произвол, усматривает в ней беззаконие, постепенно переходящее в ересь.
Такая позиция нам хорошо знакома по недавней церковной истории: например, ее выражал в начале 1930-х гг. священномученик Митрополит Казанский Кирилл (Смирнов).
Но обратимся теперь к другой стороне проблемы. «Сергианство» святого патриарха Никифора все-таки, вопреки опасениям преп. Феодора и вопреки постановлению собора 808 г., не было возведено в принцип: оно так и осталось одноразовым актом, относящемся только к иконому Иосифу. Как признавал сам св. Феодор, особенностью поступков поикономии является их принципиальная невозводимость в правило. Всего этого исхода событий было невозможно предвидеть в 808 г. Исход определился иконоборческим гонением, одним из первых событий которого было низложение и ссылка (815 г.) св. патриарха Никифора († 829 г.); еще раньше (в 814 г.) новые ссылки и заточения постигли преп. Феодора… В это время преп. Феодор и основная часть его последователей признают патриарха Никифора единственным законным главой Церкви; подозрения в ереси «михизма» отпали еще раньше.
Святой патриарх Никифор отличался от митр. Сергия очень многим. В частности, тем, что он сделал одноразовую уступку тиранической власти, а Сергий заменил весь канонический церковный строй одной сплошной уступкой. Те, кто отделился от митр. Сергия через полгода и более после издания «Декларации» (Митр. Иосиф Петроградский, «Ярославская оппозиция») сделали это именно потому, что увидели, как митр. Сергий подменяет канонический строй церковного управления возведенной в правило «игрой без правил». Эта «игра» продолжается и в нынешней МП, давно утратившей всякую возможность сослаться на насилие гражданских властей. На такой же игре устроен «канонический» строй World Orthodoxy и, прежде всего, Константинопольского патриархата. Само введение папского календаря было совершено вполне «по-сергиански» — решением небольшого числа епископов, которых поддержала светская власть (в данном случае, Британской империи).
Мы далеки от кощунственного сравнения и тем более уподобления святого отца — патриарха Никифора — и митр. Сергия. Но мы хотели бы обратить внимание на сходство ситуации: как у св. Феодора, так и у истинно-православных в конце 1920-х — начале 1930-х гг. были примерно одинаковые основания подозревать начало екклисиологической ереси. И в IX в. беззаконие сопровождалось преследованиями за веру (от которых пострадали и сам преп. Феодор, и единомудренные с ним), да, к тому же, оно было закреплено канонически правильно созванным поместным собором. Та ересь, «не меньшая иконоборства», которая могла утвердиться, но не утвердилась в Константинополе, утвердилась в действительности у Сергия и у новостильников.
Подчеркнем, что, согласно преп. Феодору Студиту, главный смысл этой екклисиологической ереси не в подчинении Церкви государству. Такое подчинение было лишь следствием. Главное — мнение, «будто епископы и священники могут господствовать над канонами, когда захотят» (письмо к Стефану чтецу и иже с ним, см. выше).
Принятие ереси и утрата благодати: процесс, а не момент
Ересь «михизма» при жизни св. Феодора находилась лишь в стадии формирования, и в это время преп. Феодор не решался высказывать суждения о еретичности всей церковной организации, подчинившейся собору 808 г. Не будем гадать, при каких условиях он мог бы изменить свое мнение на более жесткое и, тем более, пытаться выводить отсюда исторические параллели с сергианской юрисдикцией. Вместо этого воспользуемся другой и гораздо более очевидной исторической параллелью — вторым периодом господства иконоборческой ереси (814—842), во время которого преп. Феодор принял исповедническую кончину.
На сей раз речь шла об известной ереси, уже осужденной VII Вселенским Собором (787 г.). Подобно иконоборчеству IX в., современный экуменизм подразумевает также введение в Церковь множества ересей, осужденных прежде бывшими отцами и Соборами, в том числе, Соборами Вселенскими. Эти ереси, часто содержащие в себе иконоборческие элементы, объявляются в экуменических теориях «ветвями» единой Церкви Христовой…
Св. Феодор не сомневался называть иконоборческую «официальную» Константинопольскую церковь еретической. Тут мы никогда не встретим у него такой осторожности, с которой он отзывался об антиканонических действиях патр. Никифора. Его письменные объяснения с иконоборцами лишены всякого самооправдательного тона; это богословская полемика в чистом виде (в то время как его письма к патр. Никифору по тону весьма напоминали послания многих исповедников митр. Сергию в первое время после издания «Декларации»). То, что в отношениях преп. Феодора Студита к еретикам-иконоборцам и к заведомым еретикам вообще может удивить современного ревнителя Православия — это как раз не твердость (которой предостаточно), а мягкость (которая проявляется в некоторых особых случаях).
Высказывания преп. Феодора о еретиках — сделанные по разным поводам, но имеющие в виду еретиков вообще, — отвечают на вопросы, возникающие в эпохи смешения православных с еретиками. Точнее, такие эпохи следует назвать временем еще не завершившегося иерархического разделения между Православием и ересью. В истории Церкви очень много таких эпох, но до нас дошло весьма мало письменных поучений святых отцов, которые объясняли бы самые принципы, которым мы должны следовать. Сегодня отношение преп. Феодора к официальной Константинопольской церкви его времени, зараженной то «михизмом», то иконоборчеством, то тем и другим вместе, можно и должно отнести как к МП, так и ко всему World Orthodoxy — тем официальным церковным сообществам, с которыми МП состоит в общении.
Св. Феодор — один из тех отцов, к которым мы сегодня можем обращаться за авторитетным разрешением современного «спора о благодати» — спора о том, имеют ли экуменические юрисдикции благодать таинств.
Само собой разумеется, что благодать Божия действует повсюду, не исключая и еретических сообществ, и всех призывает именно ко спасению. Таким воздействием благодати люди приводятся ко Святому Крещению. Но не об этом спор. Спор касается лишь собственно благодати Таинств или, иными словами, истинного и полного обожения, подаваемого в Церкви. «Благодать», в этом смысле слова, означает бытие внутри Тела Христова. Причастны ли хоть каким-то образом к Телу Христову еретики — или они чужды его совершенно?
Мнимые таинства без православной веры не освящают, а оскверняют
То, что перестало быть очевидным для экуменистов, оставалось ясным не только для св. Феодора, но и для тех, кто задавал ему вопросы: у еретиков не может быть благодати священства, равно как и всех прочих таинств.
Множество вопросов возникало, однако, в отношении форм, в которых может происходить осквернение ересью. Например:
«Вопрос 3. О церквах, оскверненных священниками, вступившими в общение с ересью [т. е. изначально бывшими православными. — Вдъ-Информ], и занимаемых ими; можно ли входить в них для молитвы и псалмопения?
Ответ. Отнюдь не должно входить в такие церкви для вышесказанных целей; ибо написано: се оставляется дом ваш пуст (Мф. 23, 38). Подлинно, как скоро введена ересь, то отлетел ангел хранитель тех мест, по словам великаго Василия [Посл. 230], и такой храм стал обыкновенным домом. И не вниду, говорит псалмопевец, в церковь лукавнующих (Пс. 25, 5). И апостол говорит:кое сложение церкви Божией со идолы (2 Кор. 6, 16)?»
Речь не идет о священниках, принявших хиротонии от еретиков, а просто об уклонившихся в ересь и, притом, не обязательно в своих умонастроениях, а именно в общении евхаристическом.
Итак, без православной веры не могут совершаться никакие священнодействия. Вера в служителе таинства необходима настолько, что даже человек православный, но обращающийся без разбора как к верным священникам, так и еретикам, также отсекает себя от таинств: «Безразличие — причина зол. Между нечистым и чистым не разделяху, говорится в Писании (Иез. 22, 26)», — пишет св. Феодор по сходному поводу.
Св. Феодор настолько последователен в своей логике, что готов рассмотреть и такую ситуацию. Православные приступили за рукоположением к епископу, находящемуся в общении с еретиками. Они знали о нечистоте епископа, но не желали ее замечать, ссылаясь на его православные суждения. Естественно, что св. Феодор отказывается признавать совершенные таким образом хиротонии. Но… «если бы рукоположивший исправился, то им (рукоположенным) можно было бы священнодействовать». Православная вера может «исправлять» хиротонии даже задним числом — поистине из камней воздвигая чад Аврааму (Мф. 3, 9; Лк. 3, 8).
Схоластические вопросы вроде «законности англиканских (или, например, экуменических) хиротоний» представляются в святоотеческой системе понятий заведомым абсурдом.
От кого нужно требовать православной веры?
— Казалось бы, не о чем спрашивать: ясно, что ото всех: от народа, клириков и епископов. Так оно и бывает, когда еретическое и православное сообщества разделятся вполне. Но как быть, когда такое разделение еще только происходит?
Каноны — то есть общецерковные нормы поведения, равно обязательные для всех, — не являются лучшей формой, регулирующей подобные отношения, хотя, конечно, некоторые практические правила впоследствии закреплялись канонами. Каноны устанавливают нормы отношений между православными и еретиками тогда, когда разделение совершилось. Пока же оно только совершается, ситуация бывает настолько изменчивой, что трудно предлагать универсальные правила. Поэтому св. Феодор часто оговаривается, что пишет на свой страх и риск и не претендуя на единственность своего решения. Эти его решения не всегда бывают универсальны, но всегда были — как показало впоследствии общецерковное одобрение св. Феодора — истинными. Следовательно, даже в тех советах св. Феодора, которые по букве неприложимы, например, к сегодняшней МП, можно увидеть какие-то общие образцы истинного церковного отношения к ереси. Вот пример. Речь идет о митрополичьем округе, в котором митрополит принял ересь, а епископ — нет, но поминает своего митрополита; как тогда быть со священником, который поминает такого епископа, а заодно и митрополита?
Вопрос: «если епископ не находился на прелюбодейном соборе и называет его лже-сборищем, но поминает бывшего на нем митрополита своего, то следует ли иметь общение с пресвитером такого православного епископа?» <…>
Ответ: «<…> следует, по икономии, только если он не служил вместе с еретиками. Ибо ничего не значит, что он, поминая православного епископа, из страха перед нимпоминает своего митрополита еретика. Когда такой пресвитер приглашает на паннихиду [т. е. всенощное бдение, а не панихиду], нужно идти, и когда он предоставляет церковь, надобно принимать, и когда сам входит в нее отслужить, надобно позволять, или — помянуть покойника, только бы православного, надобно дозволить, и когда берется служить в ней, не надобно препятствовать. Если же он поминает епископа еретика, то, хотя бы он ублажал того (кто мыслит православно), хотя бы сам мыслил православно, нужно воздерживаться от божественного приобщения (вместе с ним) и от общей трапезы, если при этом надлежит помянуть того. Можно принимать его в общение при благословении и псалмопении разве только в том случае, если он не совершает священнослужения с еретиком, своим ли епископом, или каким-либо другим, или не имеет с ним общения с сознанием».
Ссылкой на икономию св. Феодор дает понять, что по акривии — по строгому смыслу канонов — не следует иметь никакого общения. Но отделение православных от епископов, принявших ересь, находится в начальной стадии. Необходима икономия. С пресвитерами-еретиками не должно быть ничего общего. Но с пресвитерами православных убеждений нужно обходиться с рассуждением. И св. Феодор разделяет четыре степени икономии:
1. пресвитер поминает своего православного епископа и, в то же время, «по страху» поминает и еретика-митрополита: с такими пресвитерами (подчеркнем: только с пресвитерами, но не с епископами) возможно полное общение, включая евхаристическое;
2. пресвитер поминает своего епископа, но последний и сам еретик; однако, пресвитер фактически не сослужит епископу: евхаристическое общение и такие чинопоследования, в которых надлежит поминать епископа-еретика, категорически запрещены; но разрешается «псалмопение» (молитвенные последования без поминовения духовных властей или с поминовением властей православных) и «благословение»;
3. пресвитер фактически сослужит со своим епископом-еретиком, однако, без «сознания», то есть, не ведая о его ереси: рекомендации те же, что и в предыдущем случае;
4. подразумевается и такой случай: пресвитер сознательно (например, все по тому же «страху») фактически сослужит со своим епископом-еретиком: такой пресвитер ничем не отличается от уклонившегося в ересь по убеждению, то есть с ним не может быть никакого общения.
Из всего этого очевидно, что существует глубокое различие между ересью, организовавшейся в отдельное сообщество, и между еретиками, которые еще только отделяются от православных. В первом случае все члены такого сообщества заведомо отделены от Церкви. Во втором случае заведомо отделены только те, кто лично исповедует ересь, и те, кто свободно имеет общение с первыми. Но между отделившимися от Церкви и православными возникает множество «пограничных» ситуаций.
Выше св. Феодор говорил о духовенстве. Приведем теперь его рассуждение более общее — о мирянах и клире:
«Вопрос 6. Можно ли православному священнику преподавать святые тайны тем, которые поют вместе с еретиками, но воздерживаются от общения с ними [в Евхаристии], пресвитеру ли, или диакону, или мирянину, или женщине?
Ответ. Что касается до преподавания, то можно преподавать: лицам священным с епитимиею, по снисхождению к тому, что они во всем другом уклоняются от еретиков, а мирянам без епитимии. Чтецу же, который в продолжении двух лет воздерживался от общения с еретиками, справедливо можно причащаться святых таин, хотя бы в других отношениях он и увлекался. Впрочем, это сказано по снисхождению к слабости людей, дабы нам, желая сделать их совершенно чистыми, незаметным образом не подвергнуть их смертной опасности».
Итак, находиться в молитвенном общении с еретиками нельзя, но к тем, кто это делает по отношению к еретикам настоящего времени, возможно известное снисхождение — лишь бы они не участвовали в еретической евхаристии. При этом клирики заслуживают снисхождения меньшего, чем миряне.
Мы не будем пытаться рассуждать, насколько эти рекомендации преп. Феодора приложимы к МП или World Orthodoxy. Очевидно, что они приложимы в какой-то степени; в то же время, установление самой этой степени — дело архипастырской, пастырской и личной ответственности, а не одних догматических и канонических рассуждений.
Формирование еретического сообщества как процесс
«Размывание» канонических норм может показаться «размыванием» и самой церковной границы. Если под «границей» подразумевать границу внешней церковной организации, то так оно и есть. Но, в то же время, никогда не может быть «размывания» истинной церковной границы: каждый человек может быть только в одном из двух состояний: вне Церкви или внутри нее.
Было бы неправильно спрашивать: какое число православных должно покинуть данную организацию, чтобы она окончательно перестала быть церковной? Святые ставили вопрос по-другому: на каком этапе промедление с отделением от еретиков перестает быть извинительным для человека, православного по убеждению?
Ответ на такой вопрос также не может быть полностью формализован, но частичная формализация возможна: важнейшим этапом является православный Собор, анафематствующий ересь или другие прегрешения тех, кто отпал от Церкви. Вот пример:
«Вопрос 13. Если епископ, впадший в преступление, будет низложен собором, а потом, после низложения, рукоположит пресвитера, и этот пресвитер, прибыв в монастырь, примет от своего игумена епитимию на время и после того станет священнодействовать; то желаем знать, можно ли принимать такого священника, если он не виновен?
Ответ. Так как здесь явная нелепость, то вам не следовало бы и спрашивать о таком преступлении. Ибо Христос сказал: не может древо зло плоды добры творити(Мф. 7, 18). Посему, хотя бы такой от какого-либо святаго, а не только что от своего игумена, принял епитимию, он не разрешается к священнослужению. Он — не священник, и разрешивший его — не святой; иначе ниспровергнутся и исчезнут все канонические постановления».
Однако, Собор не решает проблему автоматически (вопреки распространенному сегодня мнению — причем, не одного только Митрополита Киприана). Собор — лишь один из частных моментов, важных для применения самого главного критерия: степени знания православных о том, где начинается общение с еретиками. Это подтверждает отношение св. Феодора к еретикам своего времени, среди которых были осужденные VII Вселенским Собором (787 г.) иконоборцы:
«Если же он [священник], хотя и получил рукоположение от такого-то еретика, или рукоположенного за деньги, но сам не еретик и без своего ведения рукоположен рукоположенным за деньги, то есть симонианином, исповедует всю истину, соблюдает веру и правила неизменными и уклонившихся от того и другого отвергает, то нам нет никакого основания удаляться от него. Ибо такой не подлежит осуждению, по мнению святых, а через них и по мнению всех. В таком случае мы имеем общение и вам советуем делать то же. Ибо, если исследование простирается далее, то отвергаются увещания святых, как сказано, и становится тщетным столь великий дар священства».
Ключевые слова этого абзаца — «без своего ведения». «Дар священства» передался лишь тому, кто был в сознании своем православным, и лишь по неведению получил священство через еретика. Итак, человек православный, лишь по неведению общавшийся с еретиком, не проповедовавшим свою ересь и таким образом находившимся среди православных, получает ту благодать таинств, которой еретики лишены.
Так и только так трактуются святыми отцами ситуации, когда еретик действует внутри православного церковного сообщества: всякое таинство совершается Церковью как целым, а не персонально священнослужителем, причем, каждый, приступающий к таинству, не исключая и священнослужителя, может приступить в суд и осуждение себе и не принять благодати. Поэтому появление внутри видимой ограды Церкви еретиков должно приводить не к разрушению церковной организации, а к отторжению от нее этих еретиков. Если же здоровой реакции отторжения нет — если с еретиками начинают общаться в таинствах при полном осознании того, что они еретики, — это говорит о начале разрушения церковной организации. Постепенно такая организация сама может стать еретической. Разумеется, нельзя предложить внешнего критерия, чтобы различать между православной церковной организацией, в которую внедрились еретики, и организацией еретической, в которой по недоразумению остаются люди православных убеждений. Но трудность проведения такого различия на практике не отменяет его реальности:
Внутри благодатной церковной организации временно (и только внешним образом) могут находиться еретики: тогда организация благодатна, хотя еретики отпали от благодати. Но и внутри организации, ставшей еретической, могут оставаться люди православных убеждений: они, однако, отпали от благодати и от церковного единства, и должны проявить верность своим убеждениям отделением от еретиков. В приводившихся советах преп. Феодора Студита рассматривалась все еще ситуация первого типа — хотя уже и до предела осложнившаяся вследствие большого количества еретиков и захвата ими высших иерархических должностей. Ситуации второго типа достаточно регулируются канонами и не могли бы вызывать вопросов у тех, кто писал преп. Феодору.
Вертоградъ-информ. 1999. № 2 (47).